Вэс Нискер - Безумная мудрость[Перевел с англ. С.Рысев]

Папа Иоанн Павел пользовался бы большей популярностью, если бы он называл себя Папой Джоном, Полом, Джорджем и Ринго. Пол Краснер

Не принимайте Будду за Абсолют. Когда я смотрю на него, он не перестает напоминать мне дырку в уборной. Линь–цзи (Ринзай)

Как это ни странно, многие люди, владеющие информацией о богах других людей, все–таки верят, что их бог — единственный, единственный, дееспособный бог или добрый бог, или единственный бог, который может спасти людей. Религии по–прежнему стремятся заставить людей поверить именно в их бога, поменять ложных богов на настоящего.

Летом 1985 года, когда Папа Иоанн Павел посетил Центральноафриканскую Республику, он появился перед пришедшими на встречу с ним десятками тысяч людей. В полном папском облачении Иоанн Павел совершил божественную литургию, и когда он окончил символическое вкушение плоти и крови своего бога, то обратился к со — [249] бравшимся с речью, в которой посоветовал африканцам прекратить практику вуду. Как спросил однажды Коул Портер: «Кто же все–таки занимается этим вуду?..»

На протяжении веков одним из любимых занятий шутников было сочинение пародий на богов и верующих и подшучивание над серьезностью большинства вероисповеданий и церковных ритуалов. С того самого времени, когда люди решили, что похожий на свои создания Создатель управляет всем вокруг и в особенности заботится о нас, с того самого времени, когда была произнесена первая молитва и принесена первая жертва в надежде, что что–то будет дано и в ответ, шутники не переставалктюсмеиваться и сеять сомнения.

В XX веке стали раздаваться непочтительные высказывания, отличающиеся особой изощренностью. Так, например, Филип Уайли заметил, что «если бы Иисус явился сегодня снова, его бы опять убили. Но на этот раз его бы, скорее всего, казнили на электрическом стуле. С этого момента люди стали бы носить на шее маленькие электрические стульчики на цепочке». Ленну Брюс попытался умерить религиозный шовинизм и лицемерие такими пассажами:

Мы с вами знаем, что еврей — это тот, кто убил Господа, Иисуса Христа. Я не знаю, придают ли этому большое значение в Иллинойсе, — мы совершили это почти две тысячи лет назад — две тысячи лет, в течение которых польские дети лупили нас, когда мы возвращались домой из школы. Должен же быть какой–то срок давности. Почему над нами до сих пор продолжают измываться? Хорошо, я делаю признание… это совершила моя семья. Я обнаружил записку у себя в подвале. В ней сказано: «Мы убили его. Подпись: Морти».

Как мы уже ранее видели, Марк Твен имел с Иеговой и христианством ряд разногласий, которые он высказывал с тонкой иронией. Однако в одном месте тон писателя становится более мрачным, и он произносит одно из самых тяжелых обвинений, которые когда–либо адресовались какому–либо Богу и созданной этим Богом жизни. [250]

Когда Бог в первый раз сошел на землю, он принес жизнь и смерть; когда он сошел вторично, он принес ад. Жизнь была не слишком ценным даром — в отличие от смерти. Жизнь была бредовым сновидением, слагавшимся из радостей, испорченных горем, из удовольствий, отравленных болью, — кошмаром, где краткие и судорожные восторги и экстазы, мимолетные минуты счастья и блаженства перемежались бесконечными бедами, печалями, опасностями, ужасами, разочарованиями, горькими неудачами, всяческими унижениями и отчаянием; жизнь была страшнейшим проклятием, какое только могла придумать божественная изобретательность. Но смерть была ласковой, смерть была кроткой, смерть была доброй, смерть исцеляла израненный дух и разбитое сердце, дарила им покой и забвение, смерть была лучшим другом человека — когда жизнь становилась невыносимой, приходила смерть и освобождала его. Однако со временем Бог понял, что смерть — это ошибка, потому что в смерти чего–то не хватало. Не хватало потому, что, хотя смерть и была великолепным орудием, чтобы причинять горе живым, сам умерший находил в могиле надежный приют, где его нельзя уже было больше терзать. Это Бога не устраивало. Следовало найти способ мучить мертвых и в могиле. Бог безуспешно ломал над этим голову в течение четырех тысяч лет, но как только он сошел на землю и стал христианином, его осенила гениальная идея и он понял, что надо сделать. Бог изобрел ад и широко оповестил об этом мир. Тут мы сталкиваемся с одной очень любопытной деталью. Принято считать, что пока Бог пребывал на небесах, он был суров, упрям, мстителен, завистлив и жесток; но стоило ему сойти на землю и принять имя Иисуса Христа, как он стал совсем другим, то есть кротким, добрым, милосердным, всепрощающим — суровость и злоба исчезли, и их заменила глубокая, исполненная жалости любовь к его бедным земным детям. А ведь именно в лице Иисуса Христоса Бог изобрел ад и объявил о нем миру!

Слова Твена могут показаться вызывающими, но если людей должно подвергать испытаниям и судить, то чем боги лучше? К несчастью, лишь немногие боги, как кажется, обладают чувством юмора и умеют трезво взглянуть на себя. Хотя они и боги, похоже, что они неспособны видеть всю картину мира в целом. Г. Л. Менкен предлагает нам [251] немного посочувствовать им. Бросая взгляд в глубь веков с высоты XX столетия, он приходит к мысли, что и боги заслуживают того, чтобы их помянули добрым словом. В «Заупокойной службе» Менкен просит почтить минутой молчания тех богов, которые канули в лету.

Где кладбище умерших богов? Увлажняет ли слезами их могилы какой–нибудь скорбящий? Было время, когда Юпитер повелевал богами, и всякий человек, сомневавшийся в его всесилии, считался варваром и неучем. Но найдется ли теперь в мире хоть один человек, поклоняю щийся Юпитеру?..

…Тескатлипока был не менее могущественным: ему приносили в жертву 25 тысяч девственниц ежегодно. Покажите мне его надгробие: я поплачу и повешу на него венок из жемчугов. Но кто знает, где оно? Или где могила Кецалькоатля?.. Или Кситекутли? Или миловидного бога Синтеотля?.. Или всего этого множества Тситси–митлей? Где их кости? Где та верба, на которую они вешали свои арфы? В каком забытом неизвестном аду ждут они утра воскресения? Кто владеет их незавещанным наследством? Или тем, что осталось после Диса, которого Цезарь считал главным богом кельтов? Или после Тарвеса, быка? Или после Моккоса, свиньи?.. Или после Мулло, небесного осла? Было время, когда ирландцы почитали всех этих богов… Сегодня же над ними смеется даже самый пьяный ирландец. Но они не одни пребывают в забвении: в аду умерших богов столь же людно, как и в пресвитерианском аду для младенцев. Здесь и Дамона, и Есус, и Друнеметон, и Сильвана, и Дер–вонес, и Адсаллута… и Могонс. Все некогда могущественные боги, которым поклонялись миллионы, которые только и делали, что требовали подношений, которые были вольны карать и миловать — все боги первой величины, не какие–нибудь самозванцы. Поколения людей трудились, возводя им храмы — храмы из камней размером с повозку, наполненную сеном. Истолкованием их желаний были заняты тысячи жрецов, шаманов… епископов, архиепископов. Поставить под сомнение их авторитет — значило умереть, как правило, на костре. Целые армии выходили на поля сражений, чтобы защитить их от неверных: во их имя сжигали деревни, убивали женщин и детей, уводили скот. Однако в конце концов все они одряхлели и умерли, и сегодня не найдется ни одного несчастного, который отдал бы им дань почтения… [252]

Менкен мог бы также вспомнить, что наши отношения с богами являются взаимозависимыми: люди выбирают себе нового бога только тогда, когда они сами перестают быть избранным народом.

Торопясь поскорей закончить, пока нас не настиг удар молнии, мы предоставляем Джеку Керуаку сказать последнее слово о богах.

Мы не должны судить Бога с позиций этого мира. Такие оценки обречены на неудачу. Только какой–нибудь учитель может совершить подобный грубый промах.

Винсент Ван Гог

Мы просмотрели последние страницы газет XX века — разделы науки, искусства и религии, — а теперь пора обратиться к первым страницам, к броским заголовкам. Они повествуют главным образом о неумелом управлении, невежестве и безобразном поведении.